В тот день я вышел на охоту рано. Солнце только начинало подсвечивать стелющееся в низинах белое облако тумана. Лёгкая свежесть чистого воздуха наполняла мои молодые лёгкие, выветривая остатки задымления после недавнего курения. Сила привычки. Негативный пример старших товарищей. Думали ли мы тогда о вреде курения? Думая об этом, я слегка отключился от того, для чего я оказался в это живописном логу. (Тогда я ещё воспринимал красоту этих полей, берёзок по краю с вкраплением тёмной зелени елей и сосен, как просто нечто красивое, без сознания того, что всё это великолепие может быть перенесено на холст. Нет, в те дни я был далёк от более поздней страсти походов на этюды, создания пейзажей масляными красками).
Впереди стояли кусты. Они выдавались как бы клином на моём пути. Тут надо было решить, слева обходить кусты, либо повернуть направо, где и шла полевая, еле заметная дорожка.
Как же я любил эти ведущие в никуда лесные и полевые узкие, для проезда в одном направлении, дороги! Но об этом чуть позднее. А пока я приближался к группе обычных кустов, названия которых, я, конечно же, не знал.
Ружьё у меня висело на ремне на левом плече. Одностволка старенькая. Вроде бы мне её отдал ныне покойный двоюродный брат Владимир. Кажется, приходилось стирать на стволе серийный номер. Видимо, это же самое ружьё у меня чуть позже изъяли в Томском аэропорту, когда я хотел его перевезти к новому месту жительства. Ружьё находилось у меня нелегально, как и все мои ружья, с какими приходилось охотиться. Поэтому вынужден был скрываться и от милиции, да просто от всех встречаемых в лесу людей, ведь любой из них мог оказаться егерем, охотоведом…
И так всю сознательную жизнь. Лишь сейчас, на старости лет, решил исправить эту ситуацию, подал заявление на получение лицензии для приобретения ружья на законной основе. Но это отдельная история, которая тянулась почти год. Казалось, прошёл медицинскую комиссию, уплатил пошлину, и получай лицензию, покупай ружьё… Да не тут-то было! Инспектор Королёв выставил передо мной следующую преграду: надо ехать в Томск (200 км. от нашего селения). Учиться безопасному обращению с оружием. И это в разгар пандемии ковида. Как всё усложнилось! Я помню, как мой знакомый аспирант Виктор, бывший в нашем селе на летней практике, просто зашёл в так называемый скобяной магазин, и купил, предъявив охотничий билет, двустволку. Да и патроны тоже. Кажется, прямо от этого магазина мы пошли с ним на охоту в район верхнего большого озера. Теперь не то, что ружьё не купишь в охотничьем магазине райцентра, но даже нет ни пороха, ни капсюлей. За всем этим надо ехать в областной центр…
От этих не очень радужным мыслей вернёмся к тому кустарнику, в юные мои лета, когда дичи было значительно больше.
- Фыр-рр-р-р! – послышался характерный звук взлетающей крупной птицы, которую за кустами я сначала не видел. И вот, поднявшись выше над кустарниками, она оказалась в поле моего зрения.
Нет, не ожидал, что вот так сразу, почти за окраиной села, вылетит тетёрка. Серая самка чёрного как угли красавца-тетерева, косача в простонародье. Между моментом вылета птицы и моей запоздалой реакцией на то, прошли какие-то секунды. Я, машинально, сдёрнул с плеча ружьё, взвёл курок, поднял ствол на уровень глаз, приставив приклад к плечу. Но, что называется, «прозевал». Тетёрка была уже не достигаема для выстрела из моего ружья, поскольку оно старенькое. Метров на 25 ещё можно стрелять, а дальше дробь летела сильно с большим разбросом. Рябчика метров с 20 я стрелял почти без промахов. А тут всё же совсем иной уровень дичи, к тому же, стрелять вдогон бесперспективно с таким запозданием и из более убойного ружья. Так что нажимать на курок я не стал. Сэкономил заряд, как сделал бы любой охотник-промысловик.
Что ж, собаки со мной не было, с какими охотился в своё время мой любимый писатель Михаил Михайлович Пришвин. Если бы на моём месте оказался он, со своим «Соловьём», то опытный пёс, почуяв птицу за кустом, сделал бы стойку, предупредив хозяина, что он учуял дичь. И затем, по команде охотника, приготовившегося выстрелить по взлетающей птице, четвероногий помощник устремился бы к притаившейся тетёрке, выгнав её под верный выстрел.
Но охота только начиналась. Впереди ещё много разных ситуаций. И где-то удача могла предложить беспроигрышный вариант.
Поднявшись из этого живописного лога на возвышенность, пошёл краем поля, засеянного пшеницей. Справа березняк, слева поле почти уже вызревшей пшеницы. Именно в таких местах могут вылетать тетерева. Они кормятся зёрнами пшеницы. И ничего лучшего, чтобы приманить косачей, даже трудно придумать. Тут и рябчики нагуливают на зиму хоть какую-то жировую прослойку. Хотя, рябчик – не курица. Много жира ему – себе во вред. Чтобы спасаться от различного рода хищников, ему необходимо поддерживать определённый баланс. Обычно накопить немного жирка позволяют себе самки, перед тем, как заложить кладку яиц. Тогда ей приходится до 20 дней высиживать яйца, не оставляя гнезда. Особенно в те дни, когда на свет начнут появляться малыши.
Думая о рябчиках, услышал где-то совсем рядом свист самца этого вида боровой дичи. Остановился. Взял пальцами левой руки висевший на шнурке, на шее, манок и попытался издать звук, похожий на только что услышанный призыв находящегося где-то за берёзами рябчика. С первого раза получилось не очень похоже. Сипловато. Манок, видимо, был суховат, либо попало в канал манка зёрнышко какой-то травинки. Тем не менее, в ответ снова прозвучал голос не видимого пока мне рябчика. Охотничий азарт. Трудно передаваемое на словах чувство. Очень древнее чувство. Наши далёкие предки, чтобы выжить, должны были заниматься охотой, и таким образом добывать пищу для себя и своего племени. Именно этот атавизм на уровне инстинкта и заставлял меня брать в руки ружьё, находить, выслеживать, подманивать птицу или зверя, и делать выстрел, в надежде, что он окажется удачным.
Я слегка углубился в березняк, чтобы таким образом замаскировать своё присутствие. Окинул взглядом близ стоящие берёзы, предполагая, на какую из ветвей может сесть прилетевший на манок рябчик. Иногда они подлетают так близко, что садятся чуть ли не на ствол ружья. Тогда есть опасение, что выстрелом разнесёт птицу на части, и в таком случае приходится либо отходить, либо вспугнуть рябчика, заставив его перелететь дальше.
Рябчик ещё раз отозвался, а затем замолк. Видимо, он нашёл какой-то кустик шиповника с мягкими, вкусными ягодами. Теперь ему не хотелось «перебраниваться» с соперником.
Бывает и так. Охота только начиналась. Впереди новые возможности. И действительно, не пройдя и пары сотен метров, я услышал знакомую песню рябчика. Тут же свистнул в ответ. И вот птица поднялась на крыло, и, лавируя между стволов деревьев, села на сучок берёзы метрах в 15 от того места, где я стоял в ожидании прилёта рябчика. Убедился, что это самец – у него под клювом чёрное пятно, чего нет у самочки.
Рябчик опять засвистел, чуть свесив крылья и развеерив хвост. Сомнений уже быть не могло: это самец. Я поднял ружьё, прицелился, и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Осечка. Дрянные капсюля. Не очень хорошее начало. Взвёл снова курок, и, почти не целясь, выстрелил. Рябчик, отброшенный ударом дроби, хлопая крыльями, упал в желтеющую траву.
Тут уже радость удачного выстрела понемногу трансформировалась в жалость к умирающей птице.
Я подошёл к агонизирующему в траве рябчику, и поставил приклад ружья на его шею, чтобы он поскорее перестал дышать. Когда птица затихла, я поднял её, завернул голову под крыло, а затем положил первый за этот день трофей в брезентовый рюкзак защитного цвета.
Тут радость вновь вернулась. За плечами я ощущал хоть и небольшую, но всё же тяжесть. И уже предвкушал, что когда я дома стану вынимать из рюкзака добытую дичь, мама погладит меня по голове, и скажет ласково: «Молодец, сынок. Добытчик!» Мама по рождению селькупка. Её отец, мой дед Роман, был рыбаком и охотником. Отсюда, видимо, брало начало это моё увлечение охотой с самого юного возраста.
18.03.22
Александр Николаевич на весенней охоте подстрелил двух самок. Непреднамеренно. Кто-то ему сказал, что первым на воду садится самец. И когда пара чирков приводнилась неподалёку от скрадка на том самом озере, на котором в детстве и юности он купался в компании сверстников и сверстниц, охотник приготовился к главному, ради чего и затевалась вся канитель с возвращением к охоте, можно сказать, на старости лет.
Прошло много времени, и из той шумной компании остался он один. Последней не так давно умерла Нинка. Нина Николаевна. Вторая первая любовь.
«Я под водою, на спине,
и снизу Нинку видно мне.
Она плывёт средь белых лилий
загадочностью белых линий.
А мне всего пятнадцать лет,
а ей – четырнадцати нет…»
Вот такое стихотворение о том периоде написал впоследствии Александр Николаевич. И всё это происходило на этой поляне у озера, где дед Мазур косил траву для своей коровы, а затем складывал сено в стожок, который весёлая компания постоянно разваливала, и старику приходилось восстанавливать стожок.
Кстати, белые лилии на этом озере давно не цветут, так как местная канализация, без очистных сооружений, имеет выход как раз в сторону этой водной некогда жемчужины.
Конечно же, в эту минуту, держа в руках приобретённое недавно ружьё, Александр Николаевич был увлечён охотой, самим волнующим процессом. Происходило то, чего он так долго ждал. И получение документа на хранение и ношения оружия, и покупка ружья. А вначале была комиссия, поездка в областной центр на учёбу, как обращаться с оружием. И это в разгар пандемии КОВИДа… Но вот всё позади. Он, с этим самым ружьём, ожидал прилёта уток. Были у берега выставлены самодельные чучела, мало походящие на настоящих уток. Но весной самцы заряжены на любовь. На продление своего утиного рода. Они летали как бы в розовых очках.
И вот утки сели на водную гладь. Надо стрелять, пока они не почуяли неладное, и снова не поднялись в воздух. Поэтому Александр Николаевич высунул спаренный вертикальный ствол ружья в прореху в маскировочном слое сухой травы, прицелился в ту утку, которая приводнилась первой, и нажал на спусковой крючок, не будучи уверенным, из какого ствола вылетит дробь, из нижнего или верхнего.
После выстрела одна утка взлетела, а та, в которую стрелял охотник, осталась на той самой водной глади, на которой сейчас образовывалась рябь, и вокруг утки, ещё живой, возникали и расходились вокруг небольшие волны.
Как позднее выяснилось, это был не самец, а серая, не такая яркая, как её улетевший спутник, самочка. Ещё позднее, при потрошении утки, обнаружилось, что в её брюшной полости уже были маленькие жёлтые яички, и она готовилась стать мамой.
На другом озере, с тем же почти названием, к которому прибавлялась цифра «2», Александр Николаевич стреляя влёт по пролетающим над ним четырём уткам, сбил одну из них. Она камнем упала в камыши, уже отмершие. Это был такой плавучий небольшой остров, под которым была холодная весенняя вода. Озеро понемногу зарастало.
Александр Николаевич пошёл искать сбитую утку, выбирая места, где этот зыбкий «остров» был чуть твёрже. И вот здесь оправдалось то, почему природа дала утке, будущей маме, такой скромный, не броский наряд. Самца с белой шеей охотник увидел бы сразу. А «серая шейка» была неприметна на фоне такой же серой, пожухшей за зиму травы. Раза два или три проходил охотник мимо подстреленной утки, но не мог обнаружить притаившуюся птицу.
И всё же она попала в поле зрения Александра Николаевича. Он изловчился, и, коршуном, набросился за притаившуюся в камышах утку. Сначала была вспышка радости: трофей в руках! Но увидев, что это самка, слегка огорчился. Охота приобретала негативный оттенок. Когда Александр Николаевич получал в охотобществе путёвку, его известили, что за световой день ему разрешается добыть трёх селезней и двух гусей. И он, получается, уже дважды нарушил это предписание. Понятно, что никто его не проверит, не досмотрит рюкзак с добычей. Видимо, за это его могли оштрафовать, или что-то ещё. Говорили так же ему прежде, в другой организации, где выдавался федеральный охотничий билет, что за два грубых нарушения из сейфа выгребается всё оружие.
Но эти переживания пришли уже по окончанию весенней охоты, во время которой, за три так называемых световых дня, с интервалами в два-три дня, охотник добыл ещё трёх селезней.
Да, прежде Александру Николаевичу не выпадало такой удачи – пять голов за короткий период весенней охоты. Прежде, в юности, в молодости, он охотился в основном осенью, причём больше на боровую дичь. Но это отдельная тема. Сейчас он вдруг полюбил охоту на водоплавающих. И он ждал конца августа, открытия осенней охоты на уток. Но вот как быть с тем, что он уже как бы добыл 12 уток, если считать, что те убитые им весной самки могли вывести по 6 утят, в среднем. Возможно, и больше. Но те же коршуны могли сократить число выросших и вставших на крыло птиц. Вот ведь какая арифметика и нравственная задача. И получалось, что первые 12 уток на осенней охоте Александр Николаевич должен, так сказать, помиловать. Не стрелять в них, если они даже сядут вблизи его скрадка. Возможно ли такое искушение? Может быть, ему всего-то 12 уток удастся увидеть во время осенней охоты. Говорят, уток в этом году вывелось мало. Видимо, слишком много перестреляли весной. И «вклад» Александра Николаевича в это тоже есть. И как тут ему быть? Отсчитать 12 уток, которых он бы мог подстрелить из своего ружья, и только после этого начинать охоту? Вот ведь какой вопрос возник перед охотником.
А между тем, через десяток дней надо будет идти за путёвкой в охотобщество. Сколько же уток разрешат добывать за осенний световой день? Или отменят охоту осенью в виду того, что поголовье уток в этом сезоне катастрофически мало в нашей области. Вроде бы бывали в прежние года подобные ситуации.
Что ж, Александр Николаевич готов к любому развитию событий. Готов он и пропустить первые 12 уток, восполнив тем самым нанесённый природе ущерб. Как это будет на практике? Подождём до конца августа. Возможно, уток будет так много, что уже в день открытия мимо Александра Николаевича пролетит 12 уток, в которых он не станет стрелять (наступит на горло этой песни), и лишь в 13-ю утку он выстрелит. Попадёт, или нет, это уже будет совсем другая история. Но есть подозрение, что 13-я утка пролетит мимо него, или сядет на расстоянии выстрела не на открытии охоты, а гораздо позже.
Вот ведь как можно наказать себя, если нарушать правила на весенней охоте.
06.08.22
Комментарий. Открытие охоты, можно сказать, было отменено природой. С утра лил проливной дождь. А так как Александр Николаевич собирался добираться до места предполагаемой охоты на стареньком скрипучем велосипеде, то, услышав шум дождя, чему способствовала железная крыша его одноэтажного домика, опять лёг в постель. Но тут же встал снова. Решил ехать на машине. Для «Нивы» грязь не помеха. Тем более, надо было увезти весло для обласка, что на велосипеде выполнить было сложно.
И вот машина припаркована у обрыва реки Обь. Дождь вроде бы перестал. Можно идти искать тропу к озеру, продираться в темноте через кусты. Фонарик помогал преодолевать это неудобство.
И вот, в предрассветных сумерках показались берёзы, растущие вдоль берега озера. Но тут усилился дождь. Одна куртка была насквозь мокрая. Александра Николаевича достал из рюкзака запасную одежду, прорезиненный старый плащ, который уже давно не отталкивал влагу. Переоделся. Хотя весь почти был мокрый, или, точнее сказать, влажный. Пока шёл, согрелся. А остановился, и стал замерзать. Зябнуть ли. Согреться, обсушиться негде. Тут уж, как говорится, не до охоты.
Обласок снимать с двух перекладин из талины не стал. Пока без надобности. Пошёл к месту предполагаемой охоты. Будут ли летать утки под дождём, он не знал.
Пару привезённых чучел выставлять не стал. Есть ли в этом смысл?
Проплыла мимо ондатра. Мог выстрелить, но не хотелось шуметь раньше времени.
И вот летит первая утка. Чуть выше над ней летит коршун, как будто ждёт, что охотник выстрелит, собьёт утку, а он её подхватит на лету, или подберёт с воды. Но охотник стоял в это время на высокой кочке в обнимку с кустиком тальника, для удерживания равновесия. Ружьё стояло чуть в стороне.
«Вот, первая утка пролетела, - подумал Александр Николаевич. – Осталось ещё одиннадцать».
Немного погодя пролетела, уже в другую сторону, вторая утка.
Тут уже Александр Николаевич выставил чучела. Дул сильный северный ветер, что ещё больше добавляло озноба охотнику. Одна «утка» под воздействием ветра просто играла на воде, как настоящая. К тому же, охотник несколько раз, воспользовавшись двумя манками, издавал звуки кряковой утки и чирка-свистунка. И вот он вдруг увидел, что справа, чуть вдали, плавает утка. Подумал, что ветром оторвало одно из его чучел. Хотя, ветер дул в обратном направлении, и этого произойти не могло. На воде была живая утка. С красной головой. Вроде чирок.
Озноб тут же прошёл. Охотник поднял ружьё и стал целиться в утку. Немного мешали кусты. То, что это была третья утка, а не тринадцатая, Александр Николаевич как-то и не вспомнил в этот момент. Ему представился шанс добыть утку на таком вот открытие охоты. Он прицелился и выстрелил. Своим патроном, который накануне зарядил сам. Из верхнего ствола. Утка полетела. Не осталась на месте, как надеялся на то охотник. Второй патрон не был задействован. Ведь Александр Николаевич был почти уверен, что с такого расстояния промах исключается. Даже подумал, что это взлетела другая утка, хотя там плавала одна.
После этого, немного погодя, мимо пролетела большая утка с длинной шеей. Но охотник снова замёрз, был не в настроении. К тому же, как выяснилось, позиция для стрельбы выбрана неудачная. Он находился как бы в глубине «сцены», слева и справа кусты , «кулисы», и утка появлялась перед ним внезапно, пролетала этот отрезок в 10 метров, и скрывалась за кустами с другой стороны. Надо было быть опытным стрелком, чтобы за эти секунды успеть среагировать, поднять ружьё, прицелиться и выстрелить. Повезло опять утиному племени. Затем, уже в обратном направлении над озером пролетела утка. Это была уже пятая утка за утро. И последняя.
Охотник подсчитывал в уме, что осталось семь, после чего он уже может охотиться как бы с чистого листа.
«Вот ведь надумал я себе, создал мыслеобраз, - размышлял, собираясь домой, охотник. – Но вот природа помогла мне реализовать этот задум».
Говорят, мысль материальна.
Чуть позже Александр Николаевич даже был рад такому открытию охоты. Не слышал он рядом выстрелов в это утро. Значит, много уток во время открытия осталось жить. Те варяги, которые приезжали на субботу-воскресенье пострелять, уедут домой тоже с пустыми рюкзаками. И это добавляет шансов местным охотникам.
29.08.22
Вчера вернулся из Молчанова. Уехал туда в четверг, на пароходе. Цель моей поездки заключалась в следующем: во-первых - сходить на охоту на рябчиков, во-вторых, сходить к Паршакову Коле (он сейчас в отпуске, правда отпуск его уже подходит к концу, и сегодня он, возможно, покинул Молчаново), в-третьих - узнать о строительстве Молчановской нефтеперекачивающей станции.
После завтрака стал готовиться к охоте. Зарядил тридцать патронов и пошёл к Шурику за ружьём. Ружья у него дома не было. Он его отдал пацанам. Мы пошли искать его по деревне, но дома никого не застали. Шурик пообещал мне, что принесёт ружьё ко мне домой. Я ему поверил, и подался к Паршакову Кольке.
Когда пришёл домой, первым делом спросил, принесли ли мне ружьё. Ружьё мне не принесли, и я отправился за ним сам.
Время было уже много, и Шурик спал. Хорошо, что он хоть к себе домой принёс ружьё. А то бы я его среди ночи поднял. Так велико было моё желание пойти на охоту.
Ружьё принёс домой. Почистил, смазал. Собрал всё необходимое и лёг спать.
Разбудила меня Лина в полшестого. Она ночью приехала на пароходе.
В шесть часов я вышел из дому и направился в сторону Трудовика.
Охотиться собирался я в основном на рябчиков, и хотел по пути заглянуть на Трудовицкие озёра.
Дошёл до первого озера и начал его обходить. Торопился. Шёл быстро и с соответствующим быстрой ходьбе шумом. Быстро шёл я потому, что на охоту у меня был всего лишь один день, и я хотел побольше обойти, побольше увидеть и добыть, конечно. Хотя при таком методе охоты получается обратное - не больше, а меньше. И всё же я спешил.
Метров за 150 от меня поднялась пара уток. Тогда я пошёл потише. Пройдя почти всё озеро, я не увидел больше ни одной утки.
В самом конце озера я вдруг о чём-то задумался. Кажется, о Любе. Вышел из-за кустов, и тут меня из забвения вывело хлопанье крыльев и кряканье уток. Я опомнился, схватился за ружьё, но было поздно. Крякаши, а их взлетело трое, уже были в недосягаемости для ружья (моего) расстоянии.
На втором Трудовицком озере (пруду) я вообще не увидел ни одной утки. Правда, когда я находился на втором озере, у меня в рюкзаке уже было два рябчика. Но я считал, что это только начало. В основном все надежды я возлагал на Трудовицкий лес и лог. Но к моему разочарованию, ни в лесу, ни возле болота, по которому протекает речка Тотош, я не встретил ни одного рябчика. Да и погода, к тому же, испортилась. Пошёл мелкий дождь. В лесу стало мрачно, и у меня пропало последнее настроение. Посидел под ёлкой, перекусил. Переждал дождь, и пошёл в сторону дома.
Пока я дошёл до озера, западный ветер очистил небо, разогнал серую пелену облаков, и над моей головой засияло солнце.
Время было ещё три часа, домой идти, конечно же, не хотелось, так как у меня в рюкзаке лежала убитая дичь, которую до 15 сентября стрелять запрещено.
Я лёг на пригорке возле дороги и быстро заснул. Спал прямо на земле. Под голову подложил рюкзак. И так я проспал часа полтора.
Проснулся не помню от какого сна.
За эти полтора часа я немного отдохнул, и решил дорогой продолжать охоту.
В том месте, где я убил второго рябчика, должен был находиться другой, потому что, когда я подманивал свою жертву, вместе с ним откликался ещё один. Вот я и хотел найти его.
Рюкзак оставил возле валежины и налегке стал обходить то место, где, по моему предположению, мог находиться рябчик. Шёл и время от времени свистел рябчиком с помощью манка. Свистеть за весь день мне, правда, изрядно надоело. Свистеть я начал уже от первого озера, и почти через каждые сто метров останавливался и изображал позывные рябчика в надежде услышать в ответ настоящего. И только лишь два соизволили откликнуться. А один даже подлетел и сел от меня так близко, что мне пришлось стрелять с одной руки. Если бы я стал разворачиваться к нему, он бы, конечно, улетел. В общем, насвистелся я за весь день, и в последнее время даже стал подозревать, что мой манок издаёт не верный звук, и свистя, мало верил, что какой-нибудь рябчик отзовётся.
Лазил, лазил я по ложкам, так мне никто не откликнулся. И вот я наткнулся на заросшую дорожку. Мне стало интересно, куда она ведёт, и я решил немного по ней пройти. До заката солнца оставалось ещё часа три, и время у меня было достаточно.
Дорожка эта вывела меня на пшеничные поля. Пшеница на них была уже скошена. Место мне это понравилось, и я решил обходить поле. Только прошёл метров десять, как из травы, напугав меня, вылетела пара рябчиков. Я вскинул ружьё и прицелился в рябчика, который уселся от меня метрах в тридцати. Целиться в него было плохо. Он сидел за ветками, и я не надеялся вполне, что мой заряд сразит его. И всё же я выстрелил. И тут началось... У меня аж глаза от удивления, радости и неожиданности, на лоб полезли. Из травы один за другим, с шумом и, характерным для испуганного рябчика свистом, стали вылетать рябчики. Это был ещё не пуганый, не разлетевшийся табун.
Дым от выстрела не рассеялся, и всё же я пытался высмотреть, куда рассядутся рябчики. Но они все улетали в чащу леса, и из-за дыма и не опавших пока листьев, я не мог ничего рассмотреть. Один из молодых не полетел в кусты, а уселся на ветку метрах в 15 от меня. Но ружьё ещё не было перезаряжено, и пока я вытащил стреляный патрон и вставил заряженный, он не стал меня ждать, и улетел в ту сторону, где тревожно посвистывала его мамаша.
Я пошёл проверить, убил ли я того рябчика, в которого стрелял. Рябчик, уже мёртвый, лежал под той осинкой, на которой его застал мой выстрел. Я спрятал трофей в рюкзак и кинулся в погоню за остальными. В азарте я забыл об осторожности, и ломился по кустам как медведь. Рябчики один за другим с сосёнок срывались и улетали дальше. Стрелял ещё в одного, и, кажется, ранил. Но искать не стал, так как он сидел далеко, да и трава, куда он спланировал, была высокой. Остальные все разлетелись в разные стороны.
Бросил я эту беготню, и пошёл обходить поле. Пройдя ещё немного, вспугнул трёх косачей. По одному даже выстрелил. Но вылетели они далеко, да и летели за лесом, и я, по всей вероятности, промазал. Поискал там, где должен был упасть косач, но не нашёл ничего. Потом ещё в одном месте почти у меня из-под ног вылетела тетёрка. Это было так неожиданно, что я не успел вскинуть ружьё, как оно выстрелило (держал палец на курке). И тут вылетел ещё один косач. И я пожалел, что у меня всего один ствол. И ещё я пожалел, что не пошёл сразу на поля, а лазил по пустынным болотам в окрестностях Трудовика.
Домой я вернулся затемно, в десять вечера. Мои домочадцы и этой добыче были рады. А я же разочаровался в охоте в лесах Молчановских. А ещё, ради охоты, хотел туда переехать. Хотя кто его знает, может и махну на родину. Здесь тоже жизнь не сладкая. Там хоть своя отдельная постель будет.
Уехал в Томск я в воскресенье на трёхчасовой "Ракете". Мать мне дала шесть рублей с копейками. Пять на дорогу, остальные на пропитание. У них тоже с деньгами туго. Пенсию маме шестого дадут.
Билет на "Ракету" я не брал. Доехал зайцем. Риск - благородное дело. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Так говорят.
03.09.73
Утром встал в 5 часов. Собрался и пошёл на охоту. В луже, там, где кончается недостроенная дорога, подстрелил двух чирков. Вообще, их было трое. Первого взял в самом начале этой длинной лужи. Двое улетели дальше. Один, видимо, был подранен. Видел, куда он сел в траве с левой стороны этого неглубокого водоёма, фактически, затопленной дороги в сторону истока Большого озера. Обошёл лужу по наиболее мелкому месту, стал искать, вместе с собакой эту утку. Впервые Сокол выгнал чирка из травы. Он поплыл в сторону истока. Тут я его и подстрелил.
Далее пошёл на ручей (протоку), поставил два чучела в тупике истока. Стрелял по двум довольно высоко летевшим уткам. Неудачно. Видел, как на юг высоко пролетает стая уток. (Позднее увидел ещё один клин летящих на юго-восток птиц). Удивился, что улетают так рано, когда еще середина осени. Тепло.
Прошёл по истоку в сторону Большого озера. Вылетел ещё один чирок. С запозданием, когда я уже прошёл этот участок берега. Поэтому среагировал с запозданием. Стрелял на вскидку. Не попал. Как оказалось позднее, это был последний чирок, которого видел в текущем сезоне.
Был момент, когда залаял Сокол, в ту сторону, откуда как раз летела пара уток. Стрелял два раза. Мимо. Подумал, что Сокол лаял на уток. Оказалось, он лаял на обласок, в котором было два рыбака. Они плыла на Большое озеро.
- Не стреляй! – крикнул один из них после того, как я дважды выстрелил по уткам.
Я перезарядил ружьё и повесил его на плечо.
- Есть что? – спросили они.
- Есть два чирка.
Спросил, не они ли подняли этих уток. Сказали, что не видели их. Значит, можно считать, что перелёт был в количестве четырёх уток.
Решил пройти вверх по истоку, за поваленное дерево. И через несколько метров вышел на озеро. Почти такое же, как Второй Колмахтон. Покороче раза в три.
Пройдя немного по берегу, вспугнул крякаша. Дважды стрелял по нему. Второй раз уже когда он почти скрылся за прибрежным кустом. Перезаряжая ружьё, обнаружил, что расстрелял все патроны, остались только в контейнерах.
В конце озера сидели четыре крякаша, готовые вот-вот улететь. Они увидели меня. Выстрелил по ним издалека. Думал, что стрелял контейнером (до сих пор не разобрался с курками). Оказалось, это был последний обычный патрон.
Испытал радость, что нашёл это озерцо. С крякашами. Позже выяснилось, что радость преждевременная. С другой стороны озера, прямо по его берегу, проходит разбитая дорога на Большое озеро. В иных местах озеро просматривается прямо с дороги.
Прошёл в этот день, как сообщили часы с шагометром, 7,8 км.
09.09.22
Empire State Building 350 5th Ave, New York 10118 USA
info@site.info | +1 212 736 3100
